Пятница
04.10.2024
01:37
Block title
Категории раздела
Этнография и генеалогия адыгов. [85]
Войны. [20]
Библиотека. [62]
Известия европейских и русских авторов о черкесах. Благодарность Thietmar'у (сайт www.vostlit.info ) за предоставленные сканы по европейским авторам.
Поэзия [7]
Колонизация Кавказа. [34]
Видео файлы [27]
Аудио файлы [7]
Документы [16]
Юмор в сети [6]
Видеоролики
Разное [4]
Поиск
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Новые файлы
[19.02.2019][Колонизация Кавказа.]
Лермонтов в Тенгинском полку. (0)
[20.07.2018][Колонизация Кавказа.]
Дело под Бжедуховской 2 марта 1863 года. (0)
[17.01.2018][1-я мировая и гражданская.]
Аюб Шеуджен. Тропой суровой. (0)
Новое в форуме
  • Некоторые исторические факты. (5)
  • Участники Белого движения из Ассоколая. (0)
  • Жертвы политических репрессий. (2)
  • Новые статьи
    [21.05.2019][Статьи на русском.]
    И снова — на фронт (0)
    [10.05.2017][Статьи на русском.]
    Есть чем гордиться. (0)
    [11.10.2016][Статьи на русском.]
    Хаджибеч и Лелюх Анчоки (0)
    Аскъэлай
    Аскъэлай

    Аскъэлай (аул Ассоколай)

    Каталог файлов

    Главная » Файлы » Библиотека.

    Айтеч Хагуров. Последний танец.
    15.05.2013, 14:13

    ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ

    Не знал я, что порвутся нити

    И ты исчезнешь навсегда,

    Моя сверкавшая в зените

    Перед рассветная звезда.

    А. ГОМИАШВИЛИ

    Еще вчера вечером все взрослые в доме говорили, что пора идти Ожбаноковым, поздравить их с нысэ, что в нашей округе все уже у них были и что потом будет до неприличия поздно являться с поздравлениями.

    Сегодня, после того как управились со скотиной, женщины сразу стали собираться на свадьбу. Для нас с Зауром это означало разрешение и нам там побывать.

    Надо сразу объяснить, что такое адыгейская свадьба. Она длится несколько дней. В те времена, о которых я вспоминаю, она длилась вечерними свадебными танцами до 20–25 дней. Ведь никаких других культурных развлечений тогда не было. Свадьба становилась главным событием аула. Заканчивалась она заключительным свадебным днем.

    Мы отправлялись на обыкновенный свадебный вечер. Уже издали было видно большое скопление людей у дома Ожбаноковых. Оседланные кони, на которых приехали из других аулов, одни паслись на площадке, другие стояли на привязи у плетня. Слышались смех девушек, крики детей.

    Во дворе уже образовался свадебный Круг, в котором четко выделялись зоны девушек, детей, парней и мужчин. Женщины, как правило, в таком Круге своего участка не имеют. Они находятся в доме, беседуют и, если им надо, приходят сюда, в зону девушек, и смотрят танцы. Они приходят в основном для того, чтобы поздравить хозяев с невесткой и пообщаться. На Круг они приходят, чтобы посмотреть что-то особенное.

    В Круге находился Хьатьяко, главный и единственный распорядитель Круга, он же массовик — затейник. Ничто не должно происходить на этом свадебном Круге без его ведома и разрешения, никто не имеет права выйти на танец в этот Круг без его приглашения. Если ты хочешь сделать заказ на танец друга или родственника, ты должен обратиться только к нему.

    В руках Хьатьяко жезл — приличная лозина, которую он держит так, как подобает держать жезл: перед собой, в согнутой в локте правой руке. Когда Круг сужается под напором прибывающих, он использует жезл не как символ, а уже как прут, которым хлещет по ногам, заставляя всех пятиться. Не хлещет, конечно, но делает вид, что хлещет.

    Роль Хьатьяко не является постоянной. На одной и той же свадьбе в разные вечера ее исполняют разные мужчины.

    Нас, детей, удивляло и восхищало то, что став Хьатьяко, мужчины преображались, становились балагурами, остряками, ну просто настоящими артистами, яркими личностями, какими в обычной жизни мы их не видели. Мы поэтому делили мужчин в ауле на тех, кто уже побывал в роли Хьатьяко, и на тех, кто еще им не был. Первых почти всех любили, а некоторых из них — особенно. В жизни они опять становились самими собой: одни суровые, другие, склонные к шутке, забывали о том, что они были Хьатьяко, но мы, дети, помнили их только как Хьатьяко.

    На своем месте стоял главный ритмач с пхэчич. В дословном переводе это слово означает «звенящее дерево». Пхэчич делаются из пластин специальным способом высушенного граба. Шесть пластин одним концом крепятся к седьмой, коренной, с рукояткой. Ритмач, которого условно можно назвать трещоточником, в каждой руке держит по одному пхэчич и на уровне своей груди трясет их, выбивая из них звон деревянных пластин. Он держит только ритм танца, в то время как гармонь и рисует мелодию, и выдает ритм. В этом особенность адыгейской танцевальной мелодии, и поэтому неразлучными ее исполнителями являются гармонист и ритмач — трещоточник.

    Рядом с трещоточником стоял стул, на котором находилась гармонь, накрытая полотенцем. Гармониста еще не было. Говорили, что сегодня будет играть на гармони известный во всей Адыгее своим мастерством Али Темизок.

    Сегодня Хьатьяко — Батырбий, мужчина лет тридцати пяти — сорока, с крупным смуглым лицом, на котором за толстыми губами при разговоре светлели крупные белые зубы. У всех были лица радостные, просветлевшие в ожидании музыки и танцев, а у него лицо было серьезное до непроницаемости.

    В пятнадцатый день восьмой луны

    месяц вверху ярко сияет;

    это поистине время расцвета и полноты

    семени всего живого;

    когда возникает одна линия,

    вновь оживает возвращение,

    тогда не медли и не мешкай -

    время огня наступило.

    Он читал эти белые стихи — или сам их придумал, или взял из «Нартов» — никто не знал, но все слушали с мистическим интересом, хотя он обращал их не к публике, а читал как бы сам себе.

    Со стороны девушек стало заметно оживление. Шел гармонист к своему месту, рядом шла Невеста, покрытая с головой белой шелковой шалью, сопровождаемая своей Стражницей. Хьатьяко умолк и поднял жезл. Гармонист уселся на стул, на колени ему постелили полотенце и подали гармонь. Невеста со Стражницей стали по одну сторону гармониста, трещоточник стал по другую. Хьатьяко неожиданно сорвался с места и стал с криком: «Давай!» — гарцевать по Кругу, держа впереди свой жезл. Гармонист с ходу стал наигрывать ему такие ноты, под которые и лошади сорвались бы в галоп.

    «Давай, гармонист, я сегодня весь вечер буду один танцевать», — отчаянно вопил Хьатьяко,

    Ах танцор, твои глаза

    Искры мечут, как гроза.

    Хьатьяко, удались!

    Люд честной, раздайся шире!

    Лишь танцор и гармонист

    Остаются в этом мире [1],

    — причитал гарцующий Хьатьяко.

    Закончив гарцевать, перешел на плавный танец, на который и гармонист сразу перевел свою игру. Но тут же Хьятьяко остановился, замолкла и гармонь, потому что он жезлом указал в ее сторону.

    Все это было шуткой Хьятьяко.

    — Собравшиеся на эту свадьбу! — обратился Хьятьяко к Кругу. — Сегодня у Ожбаноковых светлый день, сегодня у них счастливая свадьба. Никто сюда не пришел, кто не желал бы им добра и счастья. Пусть в их роду будут одни свадьбы и ни одного черного дня. Сегодня собралось много людей — это значит, будет много веселья. У нас много гостей, а что может быть дороже гостя. Поэтому я приглашаю на этот Круг начать танцы почтеннейшего Мурата Сиюхова, приехавшего из далекого Джамбечия. Все хотели бы посмотреть резвость его ног.

    На Круг вышел мужчина в годах, лет пятидесяти, к нему Старшая вывела девушку. Гармонист и трещоточник взорвали тишину, и танец начался. Мужчина танцевал элегантно и солидно, с учетом своего возраста, молодая девушка, аккуратно семенившая ногами, хорошо смотрелась в паре со своим солидным партнером. Но танец был недолгим. Мужчина, просто отдавая дань уважения хозяевам, всему Кругу и Хьатьяко, принял танец, но возраст уже был не такой, чтобы увлечься танцем. Он подвел под руки партнершу к своему месту, поблагодарил ее, вернулся на середину Круга, слегка поклонившись, поблагодарил всех и пошел на свое место.

    Затем Хьатьяко пригласил гостя из аула Джарокай и заказал для него зафако Джарокайский — один из самых звонких и в то же время задушевных зафако. Этот гость был молодой и воплотил в танце все особенности музыки. Он доказал, что настоящие танцы начались.

    Гости из Уляпа, Хатукая, Теучежхабля… Это был фестиваль стилей разных племен и даже разных аулов.

    Потом танцевали уважаемые в ауле люди — председатель, учитель… Но что-то было еще впереди. Все чего-то ждали. Хитроумный Хьатьяко знал, что ждали все. Но он не очень торопился, потому что знал он и то, что ожидание чуда вызывает не менее трепетные чувства, чем само чудо.

    Он подошел к нам, детям, и объявил, что никто на свете не любит детей так, как он. Вывел маленькую разнаряженную девочку и стал с ней танцевать. Девочка оказалась резвой, обученной танцам и выделывала такое, что Хьатьяко стал хвататься за сердце и причитать: «О, Аллах, а что же мне делать? Как же я за ней поспею?». Он запутывался, ошибался, все хохотали, и ему ничего не оставалось, как в знак признания поражения встать на одно колено и хлопать победоносному завершению танца девочки.

    Когда она ушла на свое место, Хьатьяко заявил, что теперь будут танцевать мальчик и девочка. «Я сам их выберу», — проговорил он и подошел к месту, где мы стояли с Зауром. У меня сладостно замерло сердце — так я боялся, что он выберет меня, и так хотел этого. Я никогда не танцевал, никогда никто меня не учил танцевать, но здесь мне казалось, что я уже умею. Но Хьатьяко выбрал не меня, а мальчика, стоявшего за мной.

    И тут я на себе ощутил, какую власть имеет Хьатьяко. Мальчик, видимо, тоже хотел, чтобы его пригласили, потому что сразу очутился на середине Круга и не дожидаясь партнерши и не слушая музыки стал танцевать то, что умел — зэгьэльат — танец, который сродни лезгинке. Гармонист, подстраиваясь под танец мальчика, перешел на «кабардинку». Хотя уже пригласили и девочку, и она тоже пыталась подстроиться, мальчик ни на кого не обращал внимания, танцевал сам. Старался вовсю, втыкал в землю свои ножки, не жалея сил. Девочку, оказавшуюся не у дел, выручил Хьатьяко — он сам стал с ней танцевать. Под общий хохот эти танцы трех закончились по мановению жезла Хьатьяко.

    После этого по всему Кругу то там, то здесь стали произносить имя, имевшее для всего аула особый смысл, имя той, ради которой пришли сегодня очень многие — и парни, и мужчины, и женщины, и пожилые люди. Так бывает в том или ином ауле: среди множества девушек незаметно появляется прима. Айса, имя которой все настойчивее произносилось в Кругу, выросла у своей бабушки и не захотела ее покидать. Родители же ее жили в далеком горном ауле Шапсугии, откуда приезжали редко. Говорили, что она воспитана, хотя никогда никто не видел, чтобы ее кто-либо воспитывал. Это цельное, гармоничное, светлое существо довольно быстро выросло из девочки — подростка и стало в центре внимания всего аула. Выросла сама собой, без внешнего влияния. Толстенная коса ниже пояса и грудной голос делали ее старше своих сверстниц. Никакой угловатости в ней уже не было. Все в ней распустилось и цвело в полную силу.

    Подобно тому, как сила богатыря проявляется во всем и даже невзначай, так давала себя знать и красота Айсы. Распущенные косы делали ее взрослой, другой. Если она надевала свое клетчатое платье с белым воротничком, то становилась совсем молоденькой. Трудно было сказать, когда она была красивее — каждый раз она была красива по — разному. Даже когда она месила глину и мазала хату, глина не могла запачкать ее красоту, она становилась фоном, на котором особенно ярко проявлялась красота ее глаз и нежность тела.

    Адыги говорят, что чрезмерная красота приводит в замешательство, смущает. В таких случаях они используют выражение: «Хайнап ащ и дэхагьэ» — «Она так красива, аж стыдно».

    О красоте Айсы никто в ауле не говорил. Но ее красоту все от мала до велика подсматривали в любом ее проявлении, получая тем самым стимул для разговора о другом — о ее нравственных достоинствах.

    На Айсе подтверждалась справедливость мусульманской пословицы:

    «Когда Аллах проявляет щедрость, он дает обеими руками». В ауле были девушки не менее красивые, чем Айса, но они были скованы своей красотой. Айса была раскованна и в то же время естественна. Она считала, что добро естественно, и его надо творить свободно и смело, что она и делала, проявляя твердость своего характера.

    Любой поступок Айсы становился достоянием всего аула. Общественное мнение, с одной стороны, требовало от нее очередных достойных ее поступков, с другой — оно же требовало от свидетелей соответственно их оценить. Так мнение всего аула стояло на страже ее авторитета.

    Она жила на той же улице, что и мы, домов пять от нашего. Далекими, задними тропами мы с Зауром иногда добирались и до их сада. Однажды, когда мы переходили улицу, направляясь к воде, она окликнула нас. Мы приготовились к назиданиям, к ругани. Но ничего подобного не было. Произошло невероятное для нас. Айса вручила нам по три вкусно пахнущих подсолнечным маслом щалям и прошлась с нами, прижимая каждого к своему упругому бедру. «Заурчик, давай будем с тобой дружить. Приходи ко мне в гости всегда, когда захочешь, и свободно заходи в сад». Обалдевший Заур вопросительно выпучил на нее свои косые глаза. Никогда никто с ним так не разговаривал. «Поскольку ты мой друг, ты имеешь полное право брать в нашем саду все, что захочешь. Я не позволю никому тебя обижать. А твоим дома я покажу вот это!» — и она, сжав кулачок, потрясла в сторону нашего дома. Потом настало время моего блаженства, когда она запустила в мою шевелюру свои пальцы и спросила: «А ты, мальчик, сильно скучаешь по маме?» Я готов был отвечать что угодно, лишь бы она не убирала свои волшебные пальцы из моих волос. «А зачем скучать — у тебя такой верный друг», — ответила она на свой вопрос.

    Потом часто мы с Зауром подходили дальней тропкой к их саду, но никогда уже в него не заходили. Очень нам хотелось «случайно» с ней встретиться вновь.

    Хьатьяко стал понимать, что нетерпение публики доходит до предела, и он воспользовался случаем, чтобы еще немного отвлечь ее внимание. Буба, молодая женщина, разведенная, решила перебежать Круг, чтобы подойти к друзьям, которые ей что-то говорили, чего она не могла услышать. Хьатьяко мгновенно поймал ее и взял на руки, как берут детей. Он позволил себе таким образом наказать ее, потому что Буба была его родственницей. «Я тебя немножко поношу — когда еще найдется мужчина, который захочет тебя на руках поносить?» — говорил Хьатьяко. Она колотила его кулачками и по голове, по плечам, и по спине, но Хьатьяко даже не замечал этих ударов. Мужчины не одни обращали внимания на это, а женщины реагировали активно. Одни советовали Бубе воспользоваться случаем и покататься на Хьатьяко, другие упрекали Хьатьяко и требовали, чтобы он прекратил мучить женщину.

    Хьатьако никого не слушал и вроде даже забыл, что Буба сидит у него на согнутой правой руке.

    «О, люди добрые, — вещал он, — некоторые по секрету говорят, что есть заказ на танец Айсы и…» — замолк и стал ходить взад — вперед, интригуя публику. Интрига эта имела основание. У Айсы еще не было жениха, точнее, у нее их было много. Адыги говорят: «Девушка, пока не вышла замуж, — невеста для всех». По обычаю к девушке сватаются многие, но ни один из парней не является женихом до тех пор, пока ему не удастся договориться с девушкой о дне свадьбы и обменяться с ней в знак договора кольцом, платочком, часами или еще чем-либо.

    Являться к девушке можно только с друзьями и нельзя одному. У Айсы было много поклонников, и сильнейшая борьба за ее руку и сердце еще предстояла.

    Публика замерла в ожидании: кого из возможных претендентов на руку и сердце Айсы назовет Хьатьяко?

    А у Хьатьяко было новое увлечение. Он только что отпустил Бубу и пошел за Старшей, сопроводившей Айсу на середину Круга и возвращающейся к своим девушкам, и говорил ей комплименты:

    Золото волос твоих пылает,

    Словно расплескавшийся закат,

    Солнце за горами догорает,

    И по небу отблески скользят.

    Солнце и правда догорело, и Круг был погружен в ту необычную атмосферу света и тени, когда люди и предметы кажутся слегка фиолетовыми. На темновато — голубоватом фоне еще четче выделялась фигура Айсы, чем-то напоминавшая белую породистую лошадь.

    Айса укоризненно глядела на Хьатьяко за то, что он ее одну заставляет стоять в Кругу. Она пыталась быть сердитой, но была еще женственнее, ибо ее глаза, что бы ни выражали, всегда были прекрасны.

    Наконец, Хтатьяко сделал выбор и прокричал: «… и Азамата!».

    Танец, который исполняли Азамат и Айса, назывался Зафако, что означает «навстречу друг другу идти». Партнеры расходятся для того, чтобы затем стремиться друг к другу. Но каждый раз они проходят мимо друг друга, то справа, то слева от себя. Снова надо расходиться, чтобы попытаться найти наилучшую дорогу к Возлюбленному. Расходятся, пятясь на носках под такт, отбиваемый пхэчич. Когда происходит очередное сближение, партнер может двигаться и на носках и делать широкие па на полную ступню ног.

    В адыгском танце самое тонкое — это сочетание такта — ритма и мелодии. В вальсе партнеры соблюдают такт ступнями ног, а общей траекторией движения рисуют мелодию вальса. В Зафако партнеры передвигаются отдельно, каждый стремясь достигнуть гармонии такта и мелодии, но еще важно и то, что свои стремления надо синхронизировать с аналогичными стремлениями партнера. Эти условия создают богатейшие возможности для формирования общего рисунка танца.

    При очередном проходе мимо партнерши партнер, находясь уже за ней, может закружиться. Этим он подчеркивает, как ему нравится еще раз искать дорогу к Любимой, хотя в очередной раз он прошел мимо нее. Это чувство он может выразить в любом месте танца, сопровождая их возгласами «Эсса — Эсса» Партнеры ищут ту дорогу друг к другу, на которой достигается наиболее полная гармония ритма, мелодии и танца.

    Азамат в одном месте хорошо следовал мелодии Зафако, в другом — раза два перед гармонистом переходил на великолепную чечетку, сливаясь с ритмом, выбиваемом пхэчич. При этих переходах раза два ошибался, и оба раза его выручала Айса, предлагая ему новое направление и этим смазывая последствия ошибки. В основном Азамат в танце проявлял пылкость. Но на фоне того, что создавала Айса, этого было мало.

    В то время, когда Азамат, как черный колдун, что-то творил по углам, Айса была плавна, гибка, подвижна.

    И тут трещоточник — провокатор решил заставить Азамата пойти ва — банк. Он подскочил к нему и стал у самых его ступней выбивать ритм так, что пластины трещотки слились в сплошной веер. Ноги Азамата кинжалами втыкались в землю, выбивая пыль, а трещоточник отчаянно вопил: «Азамат, родной, она берет верх! Выигрывает! Позорит нас! Мой дорогой Азамат, давай же, ну давай!».

    Тут же выпрямился, обратил к девушке пхэчич, с достоинством глядя на нее, отметил свое уважение. И хотя он после этого вернулся спокойно на свое место, уже им был пущен импульс, приведший публику в новое состояние.

    Адыгейский танец в том режиме, в который перевел его трещоточник, сродни испанским. Динамичный и взрывной, он напоминает не только соревнование, но и сражение. В нем участвуют не только танцоры, но и вся публика. Теперь вся публика была включена в танцевальное сражение.

    Айса вызов приняла.

    Азамат уже не вписывался в рамки джигитского танца и творил невообразимое. Он уже не танцевал, а бесновался.

    Айса, в отличие о Азамата, не нарушала своего рисунка танца, но в его рамках была чрезмерной. На силу и резкость Азамата она отвечала прекрасной чрезмерностью. Все уже видели, что в развернувшемся единоборстве верх берет она, силе и ловкости Азамата противопоставляя женственность и гармонию своих движений.

    Ситуация задевала самолюбие мужчин. Мужской пол терпел поражение от той, кем восхищался. Реакцией было уже не веселье, а вакханалия чувств. Стоял рев: «Еуу! — Еуу!», что можно перевести как «Давай — давай!» или как «Бей — бей!».

    Ладони сливались в едином ритме, выбивая уже не хлопки, а мощный единый звон, сотрясающий все вокруг. Ревел в мужчинах зверь, заколдованный магией женского танца. В этом состояли красота и варварство момента, дошедшего до апогея.

    Что-то должно было произойти, что-то должно было вывести людей из этого состояния.

    Что-то должен был предпринять заколдованный зверь. И он предпринял… Прогремел мощный оглушительный выстрел, подводивший черту всеобщему ликованию и радости.

    Прямо под ноги Азамата выстрелил бородатый Тыку, наверное, сразу из обоих стволов двустволки. Азамат затерялся в пороховом дыму. С трудом можно было разглядеть, как он пытается делать широкий заход, но это уже ничего не значило. Пороховой дым оказался удобным поводом, чтобы вывести его за пределы общего внимания. Все видели, как в момент взрыва Айса вздрогнула, но потом совладала с собой. Дым создал для нее еще более благоприятный фон, оттенив романтику ее танца. Гармонист играл уже только для нее. Несколько девушек возле гармониста победоносно подпевали слова Зафако:

    Орида — рида, орида — ра,

    Орида — рида, орида — ра,

    Орида — рида, орида — рида, орида — ра!..

    Вскоре среди девичьих голосов послышался и бас Хьатьяко, который своим присутствием среди девушек подчеркивал их победу. Он улыбался во весь свой белозубый рот.

    Танец Айсы, как большое солнце осветив всех, и закончился, как закат солнца, оставив нас в роскошном полумраке.

    После танца Первой Девушки аула стало ясно, что основное событие вечерних свадебных празднеств состоялось. Что бы ни происходило, кто бы еще ни танцевал, — все это уже будет второстепенным. Поэтому, хотя танцы и будут еще продолжаться, публика наполовину поредела.

    Пошли и мы с Зауром. Он наверняка, как и я, уже видел свадьбу, но то, что мы сегодня видели, было в моей и его жизни впервые.

    Ее лицо, из-за танца как будто отрешенное и все же ко всем доброе, ее коса, руки, ее фигура — все это продолжало танцевать, но уже во мне, заняв все пространство моей детской души, сладостно полонив ее. Я перестал быть ребенком — стал мужчиной. Я любил Айсу как Женщину.

    По тому, как Заур ковылял молча, по тому, как необычно бережно он держал мою руку, я понял, что с ним произошло то же, что и со мной.

    Отрешенно мягко светила луна. Звуки гармони доносились уже издалека.

    Воспринимались они как-то странно: как далекие отсветы того огня, чистое и сильное пламя которого мы уносили с собой.

    ***

    Айсу хоронили через три дня. Весь аул был потрясен жестокой нелепостью происшедшего. Оказалось, что пуля после выстрела Тыку рикошетом попала в нее. Она почувствовала острую боль, но решила, что в нее угодил от выстрела комок земли или камушек. Не такая была Айса, чтобы из-за боли портить людям праздник. И она сама, и ее бабушка, и соседи целые сутки думали, что ее мучает боль от ушиба. Наконец, приглашенный местный лекарь, а он был в основном костоправ, догадался, что Айсу поразила пуля. Тогда близко в округе не было ни докторов, ни больниц. Пока осознали опасность положения, пока снарядили телегу в райцентр за доктором, ее не стало.

    Приехавший доктор констатировал смерть от внутреннего кровотечения.

    Рассказывали, что перед смертью Айса попросила оставить ее одну с близкими подругами. Что она им говорила, полностью узнать аульчанам не удалось, потому что подруги не могли толком передать ее слова. Когда каждая из них доходила до того, что она считала главным, то начинала плакать, а потом рыдать. Так Зура могла без плача дойти лишь до таких слов Айсы: «Мы, девушки, должны стать тем инструментом, на котором Всевышний исполняет свои лучшие мелодии». Самая младшая из Айсиных подруг, Фатима, начинала захлебываться слезами, вспоминая просьбу заботиться о ее бабушке. Самая старшая из подруг, Сафета, передавала, что Айса причину своей трагедии объясняла любовью к Азамату, из-за которой танец получился таким возбуждающим. На большее Сафеты не хватило.

    Как рассказывали, именно Сафета первая не выдержала, упала к ногам Айсы и зарыдала, причитая: «Зачем, зачем ты эти слова нам говоришь! За — чем!». Тогда быстро появились женщины, вывели всех подруг из Айсиной комнаты и стали утешать, ругая: «Как вам не стыдно оплакивать живую. Это плохая примета».

    Поражала всех бывших там сама смерть Айсы. Никаких признаков близкой ее кончины никто не замечал. Видевшие немало смертей старухи были ошеломлены, когда они по просьбе Айсы ненадолго оставили ее одну, потом вернулись и застали ее уже нежи

    вую. Она особенно похорошела перед смертью и уже никаких признаков боли не подавала, все думали, что дело шло на поправку.

    Эфенди назначил похороны на следующий день. В те времена из далекой Шапсугии, куда направили телеграмму, Айсины родственники могли добраться до нашего аула только дня через два — три. По мусульманским обычаям так долго нельзя не предавать земле покойника. Во дворе образовался Круг, но на этот раз Круг скорби и печали. После всех соболезнований эфенди читал молитву на языке Корана, потом перешел на адыгейский и говорил об Айсе очень хорошие слова. Затем колонна двинулась на кладбище, и не было ей конца. Сзади шли дети, много детей. И мы с Зауром были среди них.

    Всех удивило поведение детей на этих похоронах. Их никто не приглашал, но явились они почти со всего аула. Как будто сговорившись, они действовали очень согласованно и разумно. Всегда кстати оказывались там, где нужна была их помощь. Во дворе наводили порядок, на кладбище шли организованно, отдельной колонной. Волшебная сила, сплотившая их, исходила от Айсы: не было среди детей никого, кто не испытывал бы силу обаятельного характера Айсы.

    Наверное, никогда не было в ауле такого, действительно всеобщего, уныния и скорби. Люди при встрече прятали глаза — каждый чувствовал свою долю вины в том, что произошло. Женщины, всхлипывая, чаще всего вспоминали, что она была почти сиротой и сама себя сделала такой, какой была. Оказалось, что мать Айса потеряла еще в детстве, а отец был женат на другой.

    И еще оказалось, что Хьатьяко Батырбий доводился Айсе двоюродным братом. А так как у нее не было ни матери, ни родных братьев и сестер, то он заменил ей их всех.

    Он с детства ее опекал и очень любил. Говорили, что он поклялся никогда больше не быть Хьатьяко.

    Однажды мы увидели его возле магазина и не сразу узнали. В знак траура он не брился и зарос, весь почернел и выглядел каким- то маленьким. Во всяком случае, на свадьбе он казался нам больше. Узнал я его лишь по бархатному басу, который в разговоре с одним мужиком у него пробивался через хрипоту, случившуюся на похоронах, где он неистово рыдал, оглашая своим басом всю округу. Да еще по крупным белым зубам.

    Бородатый Тыку от стыда и чувства вины не мог жить в ауле и уехал в какую-то противоположную часть страны, не то на Север, не то на Восток. Обычно стреляли в таких случаях в воздух, а его черт угораздил стрельнуть под ноги Азамата.

    Старик Ожбаноков сокрушался и тоже терзался чувством вины. Это он указал место для свадебного Круга, наиболее каменистое место в своем обширном дворе, чтобы было меньше пыли.

    Когда все похоронные ритуалы закончились, на нашей улице установилась особая печальная тишина. Что-то нас с Зауром потянуло к дому Айсы. Говорили, что ее бабушка, не выдержав горя, тронулась умом. Поэтому мы хотели только заглянуть во двор, проходя мимо. К нашему удивлению, в калитке стояла бабушка Айсы, как всегда опрятная и приветливая. Как всегда ласково обращаясь к детям, она обратилась к нам: «Деточки мои, одна маленькая девочка, зовут ее Айса, давно ушла и не приходит. Она вон там. Скажите ей, что я ее жду».

    У меня по спине поползли мурашки, а немой от рождения Заур, испуганно глядя на старушку, впервые в жизни с изумлением произнес полностью одно слово: «Айса?».

    Категория: Библиотека. | Добавил: Анцокъо
    Просмотров: 772 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]