Глава XII
...Отношение черкесов к мертвым...
Самые суровые ветераны, сгрудившиеся вокруг убитого, были полны сочувствия. Единственная прядь волос, длинная, черная и блестящая, росшая на его голове, обритой по мусульманскому обычаю, была еще одним свидетельством его юности, которое станет меланхолическим украшением на могиле погибшего, чья безрассудная храбрость была главной причиной столь безвременной кончины...
...В характере черкесов нет, пожалуй, черты, более заслуживающей восхищения, чем их забота о павших — о бедных останках мертвого, который уже не может чувствовать этой заботы. Если кто-либо из их соотечественников пал в бою, множество черкесов несутся к тому месту за тем, чтобы вынести его тело, и героическая битва, которая затем следует, — явление такое же частое в сражениях черкесов, как в старые времена на равнине у Трои, — зачастую влечет за собой ужасающие последствия...
...«С ним покончено, — сказал Мансур. — Передадите его труп девушкам из его селения, пусть они достойно похоронят бедного юношу, как подобает. Я думаю, будет кому поплакать над его могилой»...
Глава XIII
...Женщины в Черкесии
...Насколько мне удалось убедиться, все женщины на Кавказе рассматриваются в свете собственности. Независимо от их положения, будь то для домашнего потребления или для «экспорта», они в равной мере являются объектом сделок торговли; здесь, в не меньшей мере, чем где бы то ни было, они являются также причиной вражды.
Ни одна женщина в Черкесии не вольна в своих действиях, и не является сама себе хозяйкой; она является собственностью или своего отца, или своего мужа, а после их смерти принадлежит их роду, который выдает ее замуж по своему усмотрению. Правда, дворянин или вольноотпущенник может продать в Черкесии свою дочь только человеку, равному ему по положению; но за пределами страны он может продать ее кому заблагорассудится. Это право никогда не оспаривается, хотя для узденя или вольноотпущенника с хорошим состоянием считается недостойным их чести продавать своих детей работорговцу. Большую часть продаваемых за пределы страны женщин составляют представительницы четвертого класса, то есть класса сервов, который, как я уже указывал, берет свое происхождение от пленных, захваченных в войнах. Теперь эти рабы, или сервы, или вассалы (в английском языке нет слова, которое определило бы их положение, а те, что обычно применяются, не дают точного представления о предмете) имеют право на половину плодов своего труда, где бы он ни применялся — в поле, на пастбище или в промыслах на дому; в число этой продукции, разумеется, включаются и их дети. Если продажа должна состояться, родители, таким образом, делят свою собственность с их хозяевами, или, если они захотят того, они могут уклониться от продажи своих детей, для этого необходимо согласие с обеих сторон. Я был свидетелем многим примерам, когда серв не желал расставаться со своим ребенком ни на каких условиях, какие бы ему ни предлагались. Если девушек продают работорговцу, это обычно бывает по их собственному согласию и исходя из их честолюбивых намерений, поскольку у них есть перспектива выгодно устроиться в лучших турецких гаремах. Их взгляды в этом отношении вполне сходны со взглядами наших молодых леди, отправляющихся из Англии в Индию; но место их назначения не столь удалено, будучи всего лишь в нескольких днях плавания на судне от их родины; подобное решение их вовсе не предполагает их постоянную разлуку с подругами; наоборот, это зачастую дает им возможность оказывать им услуги.
Англичанин, который пожелал освободить одну из этих красоток и взять ее с собой в Англию, потерпел неудачу в своей попытке, хотя он предлагал цену в три раза большую обычной, и все потому, что ее подруги боялись, что если она уедет в Англию, у них не будет возможности общаться с нею, и она будет навсегда потеряна для них. Другим мотивом, побуждающим черкесов делиться своими детьми с турками, является вера в то, что те получат преимущество в виде высшего образования и религиозного воспитания. Условия их жизни, вне всякого сомнения, значительно улучшаются, и, будучи далеки от того, чтобы неизбежно превращаться в рабынь путем этой сделки, получают шанс обрести свободу, которую им обеспечит замужество в Турции (Каждая замужняя женщина, согласно установлениям Корана, свободна; она имеет право на личную собственность, обладает правами и привилегиями и может возбудить в суде иск, чтобы развестись с ним. Каждая рабыня или «алаик», став матерью, приобретает те же права), чего не бывает в Черкесии. Свобода, однако, последнее, что они принимают во внимание; относительные комфорт, роскошь и величие, которые ожидают их в Константинополе, в большей мере разжигают их воображение, и в перспективе, если они их обретают, примиряют их с мыслью о покинутой родине. Мы никогда не слышали ни от одной из них, хотя многие из них были свободны в выборе местопребывания, чтобы они очень уж стремились вновь увидеть свои родные горы. Ностальгия их мучит не более, чем их сверстницу на родине, которая, превратившись в гранд-даму, никогда, каковы бы ни были ее воспоминания о сыроварне или прялке, не думает о том, чтобы вернуться к ним. Мне хотелось бы упомянуть здесь, что одной из лучших рекомендаций для черкесской красавицы на константинопольском базаре служит ее искусство домашней хозяйки, которое ценится превыше всего в ее родной стране и которое, после приобретения ею внешнего лоска и приятных манер в стиле турецкой «ханум», делает куда более желанным объектом приобретения по сравнению с ленивой и болтливой грузинкой. По прибытии в Константинополь прекрасных черкешенок помещают на два-три года в заведения под наблюдением опытных матрон, во многом напоминающие выпускные классы наших школ. Их воспитание здесь касается манер и этикета, столь строго соблюдаемых в турецком гареме, и довольно часто доходит до обучения чтению и письму, а также изучения арабской и персидской литературы.
В этих специфических условиях, а также в некоторых других, которые я мог бы выделить, женщины Черкесии могут найти некоторое утешение своему очевидно приниженному положению; кроме того, если их рассматривают и как собственность, то, как мы знаем, собственность бывает различного рода. Обозначение словом «сокровище», возможно, показалось бы менее предосудительным; разумеется, что забота и внимание, с которыми обращаются с ними, нисколько не уменьшаются от признания наличия их меновой стоимости. Ничто так не удивляло черкесов, когда мы рассказывали им об английских обычаях, как тот факт, что вместо крупной платы за жену у нас холостяк, напротив, рассчитывает, что его жена будет располагать состоянием, соответствующим его собственному. В их понимании это значит «золотить чистое золото или поливать духами фиалку». Для них, как и в патриархальные времена, когда Яков был вынужден годами отрабатывать право на свою Рахиль, женщина есть предмет, сам по себе стоящий величайших жертв. Если же, однако, поднять ее до положения независимости и равенства, то и тогда торг пойдет уже не за нее, а с нею; как шутливо замечали наши друзья, в таком случае ее целью будет покупка себе мужа в той же мере, что для него — покупка себе жены.
Оцениваемый таким образом и желаемый как самый дорогой объект обладания, женщина, как ни странно это может показаться, если сравнивать положение полов, не только рассматривается как низшее существо, но и осуждена обычаями страны на ежедневное и продуманное подчеркивание своего приниженного положения. Вставать при появлении мужчины в комнате — знак уважения, который самая высокородная дама обязана отдавать самому низкопоставленному батраку в Черкесии. Другой вид дани, требуемый не менее строго, это церемония, которую можно наблюдать, когда представители разных полов встречаются на одной дороге. Во время наших прогулок пешком или верхом я бывал часто немало скандализован, видя, как женщины, которых нам случалось встречать, покорно уступали нам дорогу и стояли, опустив глаза и смиренно сложив перед собой руки, пока мы не проезжали.
Ощутимое подчинение женского пола на Кавказе может быть легко объяснено. Оно вытекает из самого характера их свойств — мягкости и чувствительности, которые, в целом, встречают мало сочувствия у воинственных народностей. Не то, чтобы они отрицали эти более тонкие чувства в своих женщинах, наоборот, они были бы первыми, кто стал бы возражать против отсутствия этих качеств; все, чего они опасаются, — это их расслабляющего влияния, и чего они требуют, — это чтобы носителей этих качеств отличали не в слишком вежливой манере от тех, кто по природе своей наследует крепость тела и героизм духа, которые являются первостепенной целью для развития и укрепления при существующих у них порядках. Природа, считают они, создала их для разных целей, и каждый должен заниматься строго своим делом; в то время как мужчины считают ниже своего достоинства заниматься ткацким станком или иголкой, заботой о детях и прочая, они полагают, что женщинам так же нелепо появляться в совете или на поле боя. Писатель, который недавно сфабриковал работу о Черкесии, не мог ничем другим более явно выдать свое невежество в данном предмете, чем утверждением, что он видел там женщин с кинжалом и пистолетом за поясом. Они не только лишены подобного рода спортивных украшений, им не дают даже заниматься теми упражнениями, которые в других частях Востока считаются приемлемыми для обоих полов, но которые здесь считаются исключительно мужскими. Единственный раз в жизни женщина поднимается на лошадь, и это тогда, когда ее молодой супруг вывозит ее из родительского жилища в седле своего боевого коня.
Создается прежде всего впечатление, что во имя сохранения воинственного духа, столь важного для их существования как нации, черкесы стараются избежать морального воздействия слабого пола. Действительно, в силу постоянных предосторожностей против этого воздействия может показаться, что мужчины, если бы только их железный род мог бы продолжаться без женского участия, то они постарались бы обходиться без общения со своими женами. Как спартанцы в древности, черкесы посещают своих жен как бы тайком, а по отношению к плодам этих тайных встреч, к своим детям, они не позволяют себе самого малейшего проявления нежности (Порядок черкесов вполне естественно предполагает возможности их сравнения с порядками лакедемонцев (спартанцев). У последних та же цель достигалась иными средствами. Чтобы не допустить изнеженности мужчин, женщины добровольно лишали себя женственности и становились сварливыми бабами. Ликург пытался изменить этот варварский обычай, но потерпел неудачу. Был бы он сейчас жив, он нашел бы свою собственную систему в действии среди кавказских племен...). Их сыновья с раннего возраста покидают родительскую крышу и поселяются у наставника, или «аталыка», и родительская снисходительность не может смягчить суровость их воспитания. Крепость тела, хотя, быть может, и является главной целью такого порядка, однако, не является его единственным результатом. Я уже упоминал о сильном чувстве общности, которое, кажется, объединяет всех черкесов в одну семью. Не могло ли это быть достигнуто в какой-то мере за счет отказа от домашнего уюта и нежностей.
В качестве доказательства того, что они руководствуются подобным принципом (или, возможно, пониманием того, что только когда они женаты и заняты домашними делами, их храбрость начинает исподволь подвергаться опасности), я не должен забыть добавить, что сдержанность, принятая между мужем и женой, резко контрастирует с их вольным поведением до женитьбы. Когда женщина становится исключительной собственностью своего мужа, ее обязанностью становится тщательно скрывать себя и скрупулезно следить за своим собственным поведением; их честь может быть подвергнута сомнению в результате малейшей нескромности с их стороны. До того, как это приобретение состоится, уважение, которое они питают к противоположному полу, делает их терпимыми к вольностям, несовместимым с нашими представлениями о приличии. Мужчина, с другой стороны, не кажется полностью безучастным в этой уступчивости; их отношение в целом к женщинам, каким бы резким и властным оно ни могло показаться, не лишено грубоватых намеков на галантность и придает их манерам некоторый, хотя и довольно слабый, налет рыцарства. На празднествах у молодых людей бытует обычай, поднимая чашу с бузой с тостом в честь избранницы сердца, разрядить в воздух ружье или пистолет. Вызов немедленно принимается теми, у кого есть заряд пороха (хотя это и весьма редкий товар именно сейчас), чтобы в той же манере отстаивать превосходство их собственных пассий.
Другой обычай, который здесь существует, это принять участие в скачке за призом, находящимся в руках прекрасной Мадмуазели и представляющим собой разукрашенную кобуру для пистолета, произведение ее нежных пальчиков. В нынешние же трудные времена войны приз представляет собой чаще тряпку из красного ситца, которую тот всадник, который ее первым получает, несет в руке развевающейся по ветру и старается на полном скаку и, применяя все хитрости, избежать других претендентов на приз. Если кто-либо отнимет у него тряпку, то несет ее дальше, а последний становится ее счастливым обладателем.
Чтобы заключить эти торопливые и неполные наблюдения, которые, я боюсь, оставят у английского читателя неблагоприятное впечатление о положении женщин в Черкесии, должен добавить, среди прочих смягчающих обстоятельств, что какой бы зависимой ни казалась женщина, да и ни была, без сомнения, таковой на самом деле, это редко мешает свободному выбору при женитьбе; при условии, что претендент в состоянии уплатить цену, в которую ее оценили, и что он принадлежит к тому же классу, его ухаживания очень редко отвергаются родителями его возлюбленной.
...Магометанство на Кавказе
Мечеть. Это здание, хотя и самой простейшей архитектуры, полностью построенное из дерева, тем не менее по своему стилю и строительному материалу представляет собой типичный образец церковных зданий повсюду в Черкесии. Минарет при мечети, если его можно так назвать, был еще более примитивным, поскольку это был высокий тополь, на который муэдзин карабкался по зарубкам в стволе в корзину, служившую вместо верхней галереи. Когда мы прибыли, он как раз взобрался туда и начал нараспев созывать верующих в молитвенный дом.
Звуки эти были нам знакомы; они повсюду раздаются на Востоке в час вечерни..., но нигде они не производят такого впечатления — словно глас вопиющего в пустыне, громкий, волнующий и протяжный, проносящийся среди скал, пещер и лесов (некогда служивших прибежищем духов, которые теперь, однако, укрылись поглубже в густую тень) и приглашающий всех, кто слышит этот крик (легко может оказаться, что таких не слишком много в подобном месте), к месту его почитания. И таких действительно собирается не так уже много, но не потому, что в этом районе проживает мало жителей, а потому, что исламизм, хотя его исповедуют по идее все, до сих пор в полном объеме своих ритуалов и обрядов получил весьма слабое распространение: подавляющее большинство жителей областей шапсугов и натухаев не совершали обряд обрезания, а во многих районах побережья все еще сохраняются языческие обряды и жертвоприношения, которые, как я уже упоминал, претерпели изменения, но еще далеко не вытеснены исламизмом. Религиозные рощи, или кодоши, как их здесь называют, продолжают оставаться объектами куда более реального и искреннего почитания, нежели мечети, а проводящиеся там празднества собирают куда больше народу, чем намаз. Исламизм, проповедуемый и исповедуемый вождями и знатью, пользуется уважением; однако язычество в силу большей близости обычаям, привычкам, чувствам черкесов является более популярным. Наконец, в отношении областей шапсугов и черкесов, а также морского побережья, где все население было идолопоклонниками, следует сказать, что турецкие миссионеры появились там только недавно и еще не успели обратить в магометанство всех жителей. У абазинцев, в Большой и Малой Кабарде и областях Кубани магометанство появилось раньше и получило всеобщее распространение.
...Что касается вопросов религиозных догм и теологии, то, поскольку «причина веры кроется в нас самих», большинство людей здесь, как и повсюду, не слишком глубоко разбираются в них... Древняя религия этой страны, подобно любому другому роду язычества, имеет мало общего с моралью. Их божеств умиротворяли и ублажали как творцов разрушений и бедствий, и они, видимо, были мало расположены действовать в интересах рода человеческого. Исламизм же, напротив, слишком догматичен для черкесов — настолько, действительно, что было бы удивительно, как он может быть совмещен с их запутанными общественными отношениями, если не подумать о том, что и христианство было привито на почти столь же разнородную основу. Христианство, однако, утверждает свое господство над сердцами и умами людей. Исламизм же предъявляет свои права на светское законодательство, а потому борется против всего, что противится его превосходству. Его уравнительные принципы уже подорвали власть дворянства в Черкесии, и я думаю, что, несмотря на упорные попытки сохранить старую систему, он полностью подорвет и административную власть кланов.
...Тем не менее я думаю, что именно насаждаемый исламизмом дух равенства является одной из основных причин, способствующих успешному распространению исламизма на Кавказе. Наследственная власть дворян не смогла устоять перед ним, и исламизм, несомненно, во многом способствовал улучшению условий жизни сервов, поскольку, приняв мусульманство, они оказываются в таком положении, которое в значительной мере нейтрализует кастовые различия.
...Мечеть в Абун Баши (я думаю, как и все прочие) была выстроена не только как место отправления культа, но также как и медресе, или школа для обучения занимающихся в ней мусульманским законам. Язык, который там преподают, арабский, а не турецкий, поскольку арабский — язык Корана, и многие из кади являются большими знатоками арабского и в то же время не знают ни слова по-турецки.
Преподаватель этого заведения, «ходжа», был нам представлен с должным почетом и вел себя со строгостью и важностью, свойственными педагогам всего мира; нам показалось, что он был очень строгим блюстителем порядка и дисциплины.
Том II
Глава 1
Черкесское жилище. Похоронная церемония. Свадьба. Правосудие. Искусство верховой езды у черкесов...
Поскольку читателю, возможно, будет любопытно представить себе условия, в которых мы пребывали, я постараюсь помочь ему составить некоторое представление о них. Гостевой дом с огороженной лужайкой перед ним находился на берегу ручья — притока основного течения Семеза, образующего нашу долину. На противоположном покатом берегу, полускрытом листвой деревьев, находились ферма с различными постройками, загонами, амбарами, флигелями и т. д. для рабов и скота. Это было царство Муртаза — главного управляющего Кери Оглы — хотя он сам был рабом, он тем не менее занимал важное положение и пользовался уважением...
Отделенные тропинкой, на склоне холма влево от нас находились гарем и его вспомогательные помещения, подчиненные еще большей, чем хозяйство, абсолютной власти «ханум», нашего хозяина. Я сознаю, что эта власть может показаться несущественной, памятуя о том, что я рассказывал о подчиненном положении женщин в Черкесии. Природа, однако, утверждает власть женщины во всем мире; и между женщиной в самом расцвете ее прелестей, какой была ханум, и олицетворением холодности, каковым был преподобный Шамиз, соотношение власти, устанавливаемое обычаем между полами, было, естественно, объектом борьбы. Ее домоуправление было до крайности строгим и экономным. И мудрость Шамиза, столь ярко проявлявшаяся на советах натухайцев и шапсугов, играла, по правде говоря, весьма второстепенную роль в делах домашних.
Из чувства уважения хозяйка по отошению к нам была сама доброта и любезность; и хотя до самого дня отъезда я никогда не видел ее лично — поскольку она была строго верующей мусульманкой — тем не менее, ее постоянное внимание чувствовалось во всем, что могло доставить нам удобства. Ее превосходство, как домашней хозяйки, для нас было очевидным... Семья нашего хозяина была невелика... У него осталось теперь только два сына; одному было одиннадцать, другому пятнадцать... Мальчики в этом возрасте выступают обычно вовремя путешествий или кампаний в качестве пажей при бее или уздене. Они заботятся об их лошадях, когда те спешиваются, а также собственно об их персонах. Эта обязанность не была не только унизительной, но, напротив, почетной.
Ярдов на двести выше по долине стоял дом Шимаф-бея, князя Семеза. Годом ранее он занимал дом в центре долины, однако он был сожжен до основания... Хотя ограда сохранилась, и он продолжал возделывать там поля, свои жилые помещения по приглашению Шамиза он перевел в другое место, по соседству с Шамизом. Его ранг «пши», или князя, сам по себе не предполагал ни власти, ни привилегий. Его отец, бывший человеком совершенно иного склада, пользовался большой властью над всей долиной, чьи обитатели, хотя и являлись свободными людьми, были в каком-то смысле его вассалами. Природу такой власти я никогда не мог до конца уяснить; количество дани и услуг, полагавшихся князю, зависели от самого подданного; если в руках отца, которого никто не осмеливался обидеть, ранг князя являлся выражением его превосходящей власти, то в руках Шимафа он стал чисто символическим титулом, и его контроль ограничивался лишь его собственными рабами. Единственными, от кого он мог что-то требовать, были армяне; и даже они, люди обычно исключительно кроткие, получи они защиту в лице другого князя, оказали бы ему полнейшее неповиновение. Короче говоря, Шимаф, не обладая ни одним из тех качеств, которые вызывают уважение, не обладающий ни энергией, ни щедростью, превратился в личность сугубо незначительную... В любой другой стране было бы весьма любопытно понять, каким образом они (слуги князя. — Прим. перев.) обеспечивают себе одежду и пропитание, поскольку князь не платил им никакого содержания. И даже в здешних краях их воровские привычки вызывали подозрение: когда бы в долине Семеза ни происходило воровство, первыми, кого подозревали, были князь и его приближенные.
Однажды вечером, возвращаясь после верховой прогулки, мы были не на шутку встревожены воплями и причитаниями, раздававшимися со стороны гарема; поинтересовавшись причинами, мы узнали, что с юга прибыл гонец, сообщивший тяжелую весть о гибели трех братьев нашей хозяйки...
Здесь, как и повсюду, совершенно очевидно проявляется система, а вернее, отсутствие всякой системы, характерное для черкесского способа ведения войны. Единственное правило, которое соблюдается в случае нападения неприятеля, это максимально быстрый сбор воинов при первом же звуке выстрела; каждый, кто слышит этот сигнал сбора, подчиняется ему немедленно. Однако обязательство организовать отпор распространяется только на жителей района, подвергающегося угрозе; что касается их, то обычно было бы несправедливо думать, что они не готовы или не способны оказать сопротивление. Там, где имеются регулярные армии, и военная служба представляет собой особую профессию, целью подобного деления общества является необходимость защиты одними остальной части общества, что нам кажется вполне естественным, но вооруженное население далеко не так легко соглашается с обычаем платить другим за то, что те их защищают; отсюда проистекает положение, что покуда каждый кичится своим молодечеством и ратными подвигами, дисциплина, понятие о дисциплине и управление войсками остаются для черкесов неизвестными. Привычки и чувства, свойственные этой стране, не так легко искоренить... и то же неподчинение, то же личное молодечество, отличавшее мамелюков... в неменьшей мере проявляло себя в сумбурных, очертя голову нападениях, которые могла остановить кровь и гибель либо собственная, либо неприятеля. Из шестидесяти воинов, пытавшихся воспрепятствовать высадке русских войск в Ардлере, сорок человек были убиты, остальные тяжело ранены. Среди убитых оказались и три брата нашей хозяйки.
Крики бедной женщины, которую безуспешно пытались утешить по поводу столь печальной утраты, искренне брали за душу; однако когда мне объяснили, что подобные крайние проявления горя предписаны обычаем, который требует, чтобы они продолжались не менее двух часов, и когда всхлипывания ханум, посетившей по случаю несчастья хозяйку нашего дома, вместо того, чтобы утешить бедную женщину, наоборот, усилили хор причитаний, ...должен признаться, что мои симпатии несколько поуменьшились. И все же вопли скорби, раздающиеся посреди лесов и диких ущелий Черкесии, производят такое торжественно-печальное впечатление, что слышавшему их никогда не удастся позабыть. Другие требования, которыми обычай, самый здесь деспотический, регулирует степень печали в зависимости от пола и положения оплакивающего жертву, граничит, я боюсь, со смешным: так, если от узденя требуется выглядеть подавленным и мрачно пощипывать бороду, то горе токавов не должно знать границ; токав должен бить себя по голове кнутом, бить кулаками в грудь, бросаться на ложе, плача, стоная и вздыхая бесконечно, до тех пор, пока двое из обитателей дома не положат конец этому периоду его страданий, схватив его за руки и вытолкав его за дверь. В прежние времена существовал обычай хоронить мертвых вместе с их оружием и снаряжением; однако современные черкесы, поколение более разумное, кажется, полагают, что покойный будет вполне удовлетворен тем, что оружие украшало его при жизни, а потому хоронят его без оружия...
...Состоятельный семезский торговец по имени Хасим приобрел жену для одного из своих домашних рабов, и мы были приглашены удостоить своим присутствием свадьбу. Его дом находился в лесистой лощине на том же берегу долины, что и наш, отделенный от нас тремя или четырьмя жилищами; тишину по дороге нарушал лишь шум леса. Однако веселые монотонные звуки горной свирели и праздничный шум голосов множества людей подготовили нас, когда мы спускались вниз, к сцене простого пиршества, словно явившейся нам из древних времен.
...Дух гостеприимства, который царит на этих празднествах, не является ни эгоистичным, ни исключительным; эти удовольствия, свободные, сердечные; общительность собравшихся открыта для всех; помещением для этих празднеств, если для них оказываются тесными стены дома, служат предоставляемые самой природой склоны гор. Поскольку по данному случаю собрание было не слишком многочисленным, приютом для него служила маленькая уютная лощина Хасима, куда, как мы видели, отовсюду собирались жители Семеза.
Их понятия о пышности, представленной в нарядах молодежи, не были слишком экстравагантными. Некоторые из дворян помоложе получили возможность оказаться на дюйм-другой выше остальных присутствующих благодаря новым сафьяновым туфлям; они красовались также в новых шелковых камзолах, обшитых по краю серебряным галуном; молодые девушки также были празднично приодеты, добавив к повседневным серебряным пуговичкам шитье по поясу платья, серебряные застежки, которые в свое время носили еще их бабушки, новые брошки, косынки, или вместо них длинные куски белого миткаля, опускающиеся крупными складками с головы до пят; однако, несмотря на эти и другие попытки продемонстрировать несколько даже претенциозный вкус, их костюмы казались скорее домашними, чем торжественными. На некотором удалении без всяких свадебных украшений одеяние гостей (а приглашены были все желающие) было еще хуже — как верхнее, так и нижнее, более того, на некоторых из них, насколько я мог судить на расстоянии, но боюсь судить верно, вообще не было нижней одежды. Эти люди благоразумно держались позади и выглядели весьма живописно среди кустов. Все были в веселом настроении, однако это веселье отнюдь не было низкого или вульгарного свойства. Черкесы редко позволяют себе легкомыслие и не забывают о привычной добропорядочности в поведении...
...Женщины, молодые и старые, держались вместе; а когда начались танцы, закутанные до глаз матери начали выводить вперед своих дочерей, выступавших величаво и в то же время робко, как газели, чтобы обеспечить им место в кругу танцующих. Там, буквально сжатые между двумя представителями более сурового пола, ...прекрасные создания медленно двигались, а скорее, их вели по кругу; па танцующих представляли собою едва уловимые глазом движения корпуса, но отнюдь не замысловатые упражнения ног. Правда, некоторые из молодых людей отплясывали довольно энергично, но в целом общество двигалось под оживленную музыку своих менестрелей все время по кругу, сохраняя на лицах важность, подобающую разве что судьям или же членам государственного совета.
...Посреди пиршества произошел инцидент, на какое-то время довольно грубо прервавший его. В числе наиболее эффектных индивидуумов в кругу танцующих был молодой парень в колпаке из длинной бараньей шерсти, резвившийся и скакавший и бросавший на своих соседок слева и справа выразительные взгляды наподобие сатира. В продолжение своих ужимок он не заметил, как к нему сзади приблизился неожиданно дpугой человек с очевидно не слишком дружественными намерениями. Хотя борода у него была седая, румянец на щеках и мускулистое сложение выдавали в нем большую силу; поскольку у него в руках была только что вырезанная ореховая дубинка, причем такая, что «здорово отскакивает от человеческой головы» (как сказал бы ирландец), создавалось впечатление, что он намерен доказать это на практике. Единственный удар этого внушительного орудия уложил незадачливого танцора на землю, что явилось причиной временного прекращения увеселений. Часть присутствовавших окружила нападавшего, который с побагровевшим лицом, сверкающими глазами и дубинкой в руках был готов продолжить экзекуцию над своим поверженным противником, что с трудом удалось помешать ему проделать. Противник же его, со своей стороны, пластом лежал на земле. Его тонкий колпак не был в состоянии защитить его череп, весьма сильно поврежденный ударом, и его, ошеломленного и бесчувственного, отнесли к ближайшим домикам.
М-р Белл, буквально возмущенный происшествием, потребовал немедленных объяснений и заявил от имени нас обоих, что если виновник не будет наказан, то мы оба будем вынуждены незамедлительно покинуть собрание. Однако старейшины, которые проявили живейший интерес к происшествию, утверждали, что все это в порядке вещей и вполне отвечает нормам осуществления правосудия этой страны. Молодой человек, столь бесцеремонно сбитый с ног, был, как оказалось, сам вначале нападавшей стороной — он был автором нападения и грабежа в отношении члена рода нынешнего нападавшего. Поскольку род молодого человека не удовлетворил пока претензий другого рода, то молодому человеку, до тех пор, пока не заплачен штраф, надлежало избегать встреч с представителями того рода и не привлекать к себе без нужды общественного внимания. Вследствие своей неосмотрительности он был наказан вышеизложенным способом: на его собственном черепе самым малоприятным образом была сделана в качестве напоминания отметка о том, что его род еще не урегулировал счет за его же проступок.
Объяснение показалось нам удовлетворительным, и я был рад отметить, что первый акт насилия, который где угодно послужил бы сигналом ко всеобщему побоищу, не привел ни к каким ужасным последствиям. Вся компания, хорошо отдающая себе отчет в возможных последствиях вражды, не дала себя увлечь эксцессами, которые могли бы последовать. Наоборот, все они выступали в роли умиротворителей, и поскольку главные действующие лица стычки были уведены, а девушки вначале скрывшиеся, как стая птичек, вновь возвратились, вновь грянули звуки свирели, и танцы были продолжены с неменьшим весельем, чем до происшествия.
Суматоха в толпе на вершине склона говорила о том, что вскоре должен начаться пир; среди присутствующих уже в течение какого-то времени циркулировали большие чаши с бузой; наконец, появился наш хозяин Гуссейн со столиком в руках, заваленным целой грудой снеди; вслед за ним шествовала вереница его слуг с такой же ношей.
Пиршество, в тех масштабах, как оно здесь проводится, требует для своего обслуживания куда больше одной пары рук... Поэтому нашему хозяину помогали выполнять его обязанности множество слуг, а, вернее, адъютантов; их можно было видеть верхом на лошадях развозящими столики с яствами. Вокруг этих центров притяжения, в полном соответствии с существующими здесь законами гравитации, образовались компании: то есть здесь расположились все приглашенные, за исключением рабов и дам любого положения, чья очередь должна была наступить после нас, но которых свободно угощали, пока они стояли в терпеливом ожидании вокруг пирующих, получая время от времени куски мяса и лепешек. С ними они должны были удаляться и вкушать их со всей скромностью позади деревьев.
После банкета, когда, по словам Гомера, «свирепость голода была подавлена», начались спортивные состязания, которые я не стану описывать детально, так как уже делал это. Они состояли, как обычно, из скачек и упражнений в стрельбе из ружья по мишеням...
...Однако, действительно, на Кавказе существует в своеобразной форме крепостное право, но существует оно в таких мягких и благоприятных условиях для крепостных, что его трудно, собственно, назвать крепостным рабством. Крепостных наделяют землей, жилищем, скотом; в их пользовании остается половина производимого ими продукта. Они также имеют право, если им этого захочется, требовать, чтобы их передали другим хозяевам, а также выторговать, если у них есть средства, себе свободу. Этот класс, вероятно, по своему происхождению состоял из военнопленных, захваченных во время столкновений между племенами и провинциями. Но есть обстоятельства, которые, каковы бы ни были классовые различия между людьми и кастовые привилегии, порождают тенденцию к установлению между ними подлинного равенства. Все одеваются, питаются и живут одинаково и, что еще более важно, в отношении своих умственных способностей находятся на одинаковом уровне. В работе в поле, в опасностях военного времени, на пиршествах в кунацкой даже дворянин, хотя его ранг и требует по отношению к нему некоторого церемониального почтения, тем не менее пребывает бок о бок с крепостным; и дух независимости, который руководит поступками дворянина, как я понимаю, едва ли в меньшей степени присущ и крепостному.
...Различные провинции Черкесии, после нескольких месяцев пребывания там и ознакомления с их политическими отношениями, представляются мне как три разделения или типа. К первому из них относятся те, что находятся в состоянии непрекращающейся войны с Россией, включая сюда все побережье от Сухум-кале до Анапы, южная часть которого носит название Аббассы (Abbassa), северная — является составной частью провинции натухайцев (Natu-Koitch), занимающий северо-западный угол края между горами и Кубанью; а к востоку от них — провинцию шапсугов (Shapsook), тянущуюся также от Кубани через большую часть гор, но не доходящую до побережья моря. Население этих районов достигает, насколько я могу полагать, триста тысяч, из числа которых можно выставить не менее пятидесяти тысяч хорошо вооруженных, на хороших лошадях воинов. Следующий подраздел включает в себя все равнинные и нейтральные провинции Кубани и ее притока Лабы. Я думаю, что их население приблизительно такое же, как и в воюющих районах.... Третье — это большая провинция абадзехов (Abbassak), горный район, расположенный посреди уже упомянутых, население которого достигает четырехсот тысяч; хотя это население открыто проявляет враждебность к России, оно, в силу своего положения, редко вступает в столкновения с ее войсками. Из вышеизложенного видно, что я оцениваю население Черкесии в целом в один миллион человек, следовательно, число мужчин, достигших совершеннолетия и способных носить оружие, можно оценить в сто пятьдесят тысяч человек. Население здесь говорит на одном и том же языке.<
|