Г л а в а V
...«Меджилис», или национальный совет...
Место, где мы провели ночь, представляло собой скопление из дюжины или около того домиков, что можно было бы назвать деревней, если не принимать во внимание то обстоятельство, что они принадлежали одной семье, или скорее различным ветвям этой семьи, до второго, и третьего поколения, процветавших совместно и принадлежавших к одному и тому же родственному древу. В западных провинциях я ни разу не видел, чтобы разные семьи жили в одном месте; я думаю, что эта изоляция вызвана самим гористым и пересеченным характером этого края, благоприятствующим этому ревнивому стремлению к независимости, которое заставляет каждого человека предпочитать быть монархом на своем собственном клочке земли, чем стать членом взаимозависимого сообщества.
В силу отсутствия указанных причин, в Задузе и Данигоке, областях главным образом равнинных, можно встретить большие деревни.
Мы продолжали таким образом наш путь и часов около десяти вечера остановились в доме, находящемся, как мне сказали, в часе езды от того места, где собрались мистер Белл и вожди племен. Стремясь как можно скорее встретиться со своим соотечественником, который был теперь совсем рядом, я, естественно, считал эту остановку несвоевременной; однако я вскоре узнал, что хотя дорога была ровной и довольно легкой, между нами возникло препятствие (как минимум, в понимании черкесов такое же большое и труднопреодолимое, как Эльбрус) и этим препятствием были соображения этикета. Выяснилось, что они никак не могут прийти к заключению, кто из нас двух — мистер Белл или я — был более важной персоной; и будучи ярыми приверженцами обычаев, какими, говорят, были мидийцы и персы в отношении своих законов, они не могли решить (по вопросу, который может показаться так же трудноразрешимым, как известная история с Магометом и горой), кто из нас первым должен ехать к другому... Я сразу же отмел подобные смешные притязания, заявив им, что мы оба находимся на службе у своего правительства и что подобные различия у нас на родине неизвестны. С тех пор, однако, на основе принципа старшинства по возрасту я неизменно уступал мистеру Беллу полагающиеся почести, если не единственную почесть, состоявшую в том, что ему причиталось место сбоку очага, считавшееся более почетным и отличавшееся от прочих тем, что оно возвышалось над полом на целых три дюйма.
Я настаивал на том, чтобы продолжить наше путешествие как можно скорее, но обнаружил, что совершенно невозможно покинуть дом нашего хозяина, не убедившись предварительно в самых существенных доказательствах его гостеприимства: выглянув во двор, я был буквально ошарашен при виде боевых порядков столов и блюд, которых было никак не менее сорока, установленных на столах от одного конца к другому. Предполагалось, что всему этому я должен был если не дать генеральную баталию, то, как минимум, боевой смотр: следя за тем, чтобы я не манкировал своими обязанностями, здесь же находился хозяин собственной персоной, плотный человек квадратного телосложения, наряженный в элегантную тунику из грубой ткани, украшенной, как и у всех местных денди, в избытке серебряным шитьем; безобразное выражение его лица, исполненное свирепости и хитрости, почти нейтрализовало любезное, чуть ли не бескорыстное желание доставить удовольствие. Более того, конфиденциальным шепотком многие из присутствующих убеждали меня в том, что он был «керкин! игит!» (kerkin! iguit!) —одни из немногих турецких слов в черкесском словаре, обозначающие «смельчак, храбрец» и имевшие в данном случае, без всякого сомнения, смысл намека на то, что хозяин был бесспорным объектом, на который должна была быть обращена моя щедрость.
...Теперь мне стало ясно, что Адхенкум, место нашей встречи, которое я представлял себе в виде городка или деревни, был на самом деле не чем иным, как горным потоком, впадавшим в Кубань и давшим, наподобие многих других горных речушек, свое название нескольким домикам, расположившимся на его берегах.
Кроны деревьев, росших вдоль его русла, окаймляли горизонт перед нами, и когда мы отъехали на несколько сот ярдов, наша кавалькада остановилась. Мне объяснили, что мы ожидаем другую группу всадников, которая должна в качестве почетного эскорта проводить нас к дому нашего кунака; сейчас нас известили, что эта группа прибывает во главе с Хаудом Оглу Мансур Беем. Хаджи торопливо сообщил мне, что этот вождь является одним из самых выдающихся в стране и что поэтому я должен считать большой честью для себя, что он снизошел до того, чтобы лично приветствовать меня; по правде говоря, я ощущал всю значительность момента, и его предстоящее появление производило впечатление, граничащее с благоговением, пожалуй, большим, чем могло вызвать появление самой выдающейся личности в Европе. Вот, казалось, главное лицо в Черкесии — «его голос в совете, и на войне его меч», обязанный своим возвышением не случайным обстоятельствам или благосклонности правителя, а единственно свободному, хотя и молчаливому выбору его соотечественников, право на который он завоевал личной храбростью и прозорливостью, природным красноречием, то есть качествами, которые правят этой свирепой демократией в горах, и своим превосходящим умом, который превратил их всех, грубых и мало готовых к подчинению людей, в невольных подданных своей воли.
Однако у меня было мало времени для подобных размышлений, поскольку лицо, к которому они имели отношение, появилось во главе другого кортежа всадников, окруженный с обеих сторон узденями, или дворянами. Едва они появились в виду, как значительная часть всадников из нашей собственной группы с короткими пронзительными криками понеслись им навстречу, словно они собирались их атаковать. Они были встречены с такой же решимостью всадниками с другой стороны, ружья и пистолеты были разряжены в воздух, и вдруг обе группы смешались, лошадь к лошади, человек к человеку, с такой видимой доброжелательностью и дружелюбием, что спервоначалу я, ошеломленный и удивленный, не знал, что делать. Однако это было не что иное, как церемония представления друг другу, как это принято в Черкесии между друзьями, что является, пока они этим не пресытятся, их излюбленным занятием; все это делается для того, чтобы отметить встречу уважаемых людей молодежью, и эта банда башибузуков и сорвиголов продемонстрировала старшим свою преданность, как стая охотничьих псов.
Однако пока на обоих флангах происходила эта буйная церемония, главные группы в центре продолжали так же не спеша и степенно продвигаться вперед. При сближении по примеру Мансур Бея все присутствующие спешились, и я теперь смотрел на этого вождя, который, приветственно приложив руку к колпаку в обычной манере, стоял напротив меня в полном молчании, не скрывая интереса к моей персоне... Его оружие отличалось элегантностью и превосходной отделкой, но в его одежде, хотя и опрятной, но сшитой из самого простого и грубого материала, не было ничего, способного вызвать зависть у беднейшего из его соотечественников...
...Пока я рассматривал его, Мансур Бей, как можно предположить, не без внимания присматривался ко мне; видимо, он остался доволен результатами этого изучения, поскольку он шагнул вперед с той непринужденностью, которая была в нашем положении одновременно приятной и многозначительной, и сердечно обнял меня, после чего мы вновь поднялись на лошадей и направились бок о бок к кунацкой, где... должен был происходить большой совет, или «меджилис» (medjilis).
Собравшиеся по этому поводу не являли собой многочисленной толпы, поскольку почти вся молодежная часть населения, или «охотничьих псов» в то время ожидала русских визитеров; тем не менее здесь была представлена значительная часть аристократии, богатства и ума двух черкесских областей—шапсугов и натухаев (Shapsook, Natukvatch): «tamatas», «effendis» и «ouzdens», то есть старейшины, судьи и дворяне. Коротко говоря, собрание было достаточно представительным, чтобы придать полномочный характер своим решениям. Подобные советы действительно приобретают характер верховного органа власти при том, однако, важнейшем условии, чтобы все черкесы были убеждены в том, что это собрание по своей представительности и составу участников является подлинным выразителем народной воли, поскольку никакому другому органу они подчиняться не будут. Казалось бы, что для достижения этой цели наилучшим образом подходит постоянно действующая представительная система, однако черкесы предпочитают неразбериху и неопределенность, господствующие при их нынешних порядках, ущемлению своих собственных интересов, к которому могло бы привести введение постоянной системы. Эти независимые люди настолько ревниво относятся к власти, что ни один из них не желает выпустить из своих рук хотя бы часть ее или передать ее даже формально, на время, другому лицу или избранным представителям...
И все же, несмотря на их крайнюю независимость, нет никакого сомнения в том, что черкесы фактически имеют представителей своих интересов. Возраст, опыт, доблесть и красноречие имеют должный вес и влияние, и хотя они приспособлены и облачены в одежды, отвечающие предрассудкам народа, они превращают своих носителей в непререкаемых выразителей общественного мнения. Ранее это влияние, господствовавшее на народных собраниях, принадлежало в значительной мере представителям определенного района или племени; однако давление извне, вызванное амбициями России, привело к более широким комбинациям и к выражению уже общенациональных интересов, к превращению советов в большей мере в руководящие органы; в связи с расширением сферы влияния оно, естественно, стало преобладающим со стороны тех племен и тех районов, где влияние начало приобретать представительные формы.
Не то чтобы любой свободный человек в стране утратил свое право лично присутствовать на этих советах и влиять, в меру своих возможностей, на их решения; но в силу тех неудобств, которые вытекали из забвения ими своих домашних дел, а также сбора в одном месте слишком большого числа советников, они стали обычно удовлетворяться тем, что на советах присутствовали люди, которых они если не делегировали в буквальном смысле слова, то во всяком случае питали к ним наибольшее доверие. Необходимость в национальных советах возникала, как я уже говорил выше, из-за общей опасности: поскольку ощущение опасности росло, советы приобретали все более важное значение...
...Таковы были характер и состав настоящего собрания, и много «эффенди» в тюрбанах, много морщинистых и седобородых оракулов прибывало из удаленных долин и с горных потоков и, обменявшись своими «салям алейкум», глядя вокруг с большим волнением, чувствовали, что благодаря их числу и представительности, их решения должны стать законом для двух вышеупомянутых областей (т. е. Натухай и Шапсуга. — Ред.).
...Когда мы подъехали к дому нашего кунака, взглянув налево, я начал понимать, что из себя представляет палата национального собрания Черкесии — превосходная дубовая роща, полностью очищенная от подлеска, в тенистой и прохладной сени которой, вокруг поросших мхом стволов, служивших как бы опорами массивной крыше из листвы, сидели на дерне таматы, или старейшины, по-видимому, захваченные серьезными дискуссиями. Оружие было снято, и повсюду виднелись лошади, привязанные к сучьям деревьев (под седлом и взнузданные).
Однако пока коллективная мудрость страны собиралась в тени, на соседнем лугу происходили не менее интересные, хотя и другого рода, споры; речь идет о воинских и конных соревнованиях, которые не могли не начаться, учитывая, что здесь собралась молодежь из разных уголков страны и особенно из соседних районов...
Глава VI
...Замечания по поводу совета...
Выйдя, наконец, во двор перед домом, покрытый травой, мы увидели, что он заполнен тесной толпой, посреди которой было отведено место для нас, где в центре были разложены циновки и подушки. После нашего появления там вокруг нас расселись наиболее уважаемые лица, что, кажется, является общепринятой формой организации совещаний. Судя по числу голов, покрытых тюрбанами, среди присутствующих находились чуть ли не все старейшины и судьи этого района.
...Сцена, которую я только что описал, позволяет составить некоторое впечатление о характере этих собраний, на которых, добавил бы я, царят порядок и приличие. Шум, крики, брань никогда не допускаются, и язык, к которому прибегают для красноречия — дословно «tatlu dil» («сладкий язык»), ясно указывает, что они отдают предпочтение убеждению, а не брани и угрозам. Как я уже говорил, каждый имеет право, если он того пожелает, обратиться к собранию, но это привилегия, которой пользуется далеко не каждый. Молодежь здесь отличается скромными манерами по отношению к старшим по возрасту; для личного опыта в странах, подобных этой, нужно иметь куда больший вес, чем там, где благоприятные условия для чтения и учения приносят свои отрицательные плоды.
Редко бывает, чтобы кто-нибудь в возрасте моложе сорока лет вмешивался в обсуждение; и только с появлении достаточного количества седых волос в бороде, говорящих о зрелой мудрости старейшины, оратор может рассчитывать на внимание аудитории. Ежели объявляется личность, более чем другие любящая послушать сама себя, у них есть весьма своеобразный способ заставить ее замолчать; они не кричат петухами и не издают ослиных воплей, как в некоторых других, более цивилизованных странах; они применяют метод, который делают специфически для них приемлемым форма и просторность их дома собраний — «al fresco», то есть «без стен». Незадачливый оратор может обнаружить, что его аудиторию составляют единственно соседние деревья и кусты, тогда как те, к кому он обращался, давно уже рассеялись и вновь собрались вне пределов слышимости, где их можно видеть слушающим кого-либо, кто имеет большие основания привлечь их внимание.
За исключением подобных случаев терпение, настроение и выдержка этих собраний могут служить прекрасным образцом; в случаях, когда обсуждались проблемы местного интереса, мне частенько доводилось, по возвращении вечером из экскурсии, заставать круг собеседников ненарушенным, на том же самом месте и под тем же самым деревом, где я их покидал утром.
День за днем они будут продолжать дискуссии, во время которых люди, чье мнение они уважают, могут говорить часами; но что, вне сомнения, заставляет их продлевать свои заседания, так это необходимость прийти к единогласному мнению — для решения какого-нибудь вопроса простого большинства недостаточно; если они не пришли к единому мнению, они расходятся, не приняв никакого решения, так как ни один из них не будет подчиняться мнению, которое он не разделяет.
Среди тех, кто дожидался возвращения мистера Белла, я увидел двух князей высшего ранга, которые именуются «пши» (pchee), рангом выше «узденей». В былые дни князья этого ранга обладали значительными привилегиями; у них были вассалы, чьих услуг они могли требовать во время войны, и которые в мирные времена поддерживали достоинство своих сюзеренов.
Но в трех провинциях натухаев, шапсугов и абадзехов, как я уже упоминал, в последние годы появилась тенденция,— привнесенная, я думаю, магометанством, — аннулировать эти различия; и единственные привилегии, насколько я мог заметить, на которые еще могут претендовать люди этого класса, — это первенство в бою и на празднествах, где им в равной мере уступается право быть в первых рядах — как за столом, так и на поле боя. К этим прерогативам они добавляют еще одну, столь же отличную — первыми садиться и любезно позволять всем прочим занимать место вслед за ними. Здесь в это время было трое выходцев из этого класса: первый — Сефер Бей, которого я часто упоминал, поскольку он выступал в качестве черкесского посла в Турции; второй — Шимаф Бей, князь Семеза, о котором я буду иметь возможность рассказать дальше; и третий — Селим Бей, князь Ваны, которого позволю себе представить моим читателям. Как и князь Шимаф, он не обладал большим влиянием в совете или на поле боя, и вместе с первым был избран, чтобы принять нас как почетных гостей, «музафиров» страны. Раньше Селим Бей занимал значительный пост при серале в Константинополе и командовал полком императорской гвардии. Но после смерти своего брата, храброго Пшукои, павшего на поле брани, он вернулся в Черкесию, чтобы уладить семейные дела, пришедшие в беспорядок, и так здесь и остался. Он видел свет больше основной массы своих соотечественников; в его манерах было меньше принужденности, а его беседа была живой и завлекательной. Он был, как он сам нам сказал, европейского происхождения, поскольку кровь в его жилах была генуэзской, — утверждение, которому подтверждением могли служить тонкие, типично итальянские черты его лица...
...Два дня были проведены за обсуждением внутренних дел. С одной стороны можно было видеть старших членов совета, занятых мирными дискуссиями; тогда как в другом конце молодые люди с удовольствием, продолжали свои занятия спортом. Главным из видов спорта была гонка, а скорее даже охота, когда одного всадника на полном скаку преследовали несколько других всадников, а тот стремился увернуться от них, используя для этого не только скоростные качества своего скакуна, но и различного рода хитрости, уловки, а также неровности местности. Чтобы доказать талант хорошего стрелка, они упражняются в стрельбе на длинную дистанцию, стреляя с подпорки, а также ведут стрельбу на полном скаку, сбивая на землю шапку, причем искусство состоит в том, чтобы моментально выхватить ружье, висящее за спиной в фетровом чехле; то же самое упражнение проделывается и с пистолетом. Стрельба из лука, хотя она и не в такой моде, как ружейная стрельба, также имеет своих любителей. Мишень укрепляется на шесте на высоте около пятидесяти ярдов и они стреляют в нее из седла, полностью разворачиваясь в нем, чтобы прицелиться, когда они скачут мимо. К этим упражнениям следует добавить борьбу и толкание больших камней.
...В этих двух областях (шапсугов и натухаев. — Примеч. ред.) население было весьма благоприятно... настроено в пользу того, чтобы урезать права дворянства, которое, не имея ни вассалов, ни богатства для того, чтобы удержать свои привилегии, были вскоре вынуждены отказаться от единственной привилегии, которая, несмотря на то, что была лишена реального содержания, все еще сохранялась за ними.
Убийство человека здесь искупается штрафом, и жизнь узденя оценивалась раньше выше, чем жизнь обычного человека; штраф теперь был уравнен, и двести быков теперь уплачиваются за благородную и низкую кровь без различия...
...Есть три качества (как рассказывал мне старый Осман, мой оруженосец), которые в этих краях дают человеку право на известность, — храбрость, красноречие и гостеприимство; или, как выразился он, «острый меч, сладкий язык и сорок столов».
Я уже говорил о Хауде Оглу Мансур Бее; он стал настолько популярен, что я часто слышал, как его величали «королем страны» — остроумная гипербола, сама по себе доказывающая, что никто нимало не опасался, что он может стать таковым в действительности.
Вторым по степени уважения шел за ним Кери Оглу Шамиз Бей; все в один голос хвалили его и, что особенно важно для репутации политического вождя, хвалили его советы; его деятельность скорее ощущалась, чем была видна; сам я его видел в течение месяца после моего прибытия; когда мне его представили, я увидел человека скромного, но полного достоинства, с длинной белой бородой, высокого, худощавого и прямого. Всю свою жизнь он провел в войнах и приключениях, начав свою карьеру при осаде Измаила... Короче говоря, он был весь покрыт шрамами и рубцами, памятками о боях, о многих из которых он уже давно забыл. Если для нас черкесский Нестор был в какой-то мере слишком во многом напоминанием о прошлом и слишком в малом свидетелем настоящего, то для своих соотечественников его личный опыт был тем, чем для нас служат описания путешественников и исторические исследования, и они, кажется, никогда не уставали слушать его...
Когда я как-то выразил свое удивление хладнокровием, которое он проявил в тяжелых обстоятельствах, он ответил: «Грудь у Шамиза очень большая, там спрятано так много такого, о чем другие не имеют представления даже!» На брань и оскорбления он обычно отвечал спокойным сарказмом или презрительным «рек-ее» («очень хорошо»). Но бывали случаи, когда его подлинная натура раскрывалась с несокрушимой силой; когда, например, защищая клиента, он поднял меч на анапского пашу. Это было в то время, когда турки, которые были хозяевами страны... Один из турок, находившийся под протекцией Шамиза, был приговорен к смерти пашой; старый рыцарь-уздень случайно оказался в городе и счел своим долгом прийти незамедлительно к нему на помощь; он ворвался в «селамлык», загородил собою пленника и, обнажив свой ятаган, заявил удивленному паше и его мюридам — пусть они попробуют его тронуть. В этом штрихе мы, возможо, скорее увидим нечто, достойное восхищения, а не осуждения; но я могу привести множество других случаев, когда он действовал под влиянием иных, далеко не таких благородных импульсов — из спеси и мести, страстей, которые сильный интеллект учит его скорее избегать, чем подчиняться им. Именно в этом отношении он отличался от Мансура; и хотя его спокойный и сдержанный нрав, стоицизм и лицемерие, возведенные в привычку, могли заслуживать уважения, будучи созвучными представлениям его соотечественников, эти качества не могли вызвать к нему любви в отличие от естественной искренности и благородной простоты последнего. Однако между ними не было соперничества или недоброжелательства, поскольку Мансур с готовностью оказывал внешние знаки уважения к старику, чего требовали его возраст, а другой с равным тактом и благоразумием признавал его действительно большую влиятельность; оба они взаимными уступками поддерживали значение и роль своего клана Чипаку (Chipakous), признаваемые со времени изгнания абатов (abats) в равной мере шапсугами и натухаями.
Членами этого знаменитого клана, состоящего самое большее из шести-семи семейств, были также Мехемет Индар Оглу и судья Хаджи Оли. К ним можно добавить Арслана Гери, храброго и известного воина в расцвете сил, не менее, однако, известного и своей скромностью; действительно, его застенчивость крайне контрастировала с его мужественной наружностью, грудной клеткой и плечами Геркулеса и тем, что мы слышали о нем со слов тех, кто видел его в бою, когда он со своей мощью прокладывал себе путь среди русских рядов подобно Ростану; все это скорее всего предрасполагало людей в его пользу. Он, очевидно, был человеком действия, и вместе с тем посредственным собеседником.
Среди наиболее влиятельных лиц, присутствовавших на собрании, был также Кериак Оглу Али Бей, из клана Куцуков (Kutsuk), человек, который вызывал уважение не только своими физическими данными, поскольку был высок, худощав и мускулист, как гигант, но и природной силой характера, церемонной и вызывающей доверие речью, благодаря чему он прокладывал свой собственный путь в стране. Немногие решились бы обидеть человека его роста и решительности; и его соседи, особенно армяне, неизменно уступали вежливым просьбам, которые время от времени, в соответствии с обычаями страны, он направлял им в отношении скота и товаров.
Судя по именам, которые я здесь упоминал, можно заключить, что главными лицами в этой области были во время моей поездки почти все дворяне. Однако среди них было несколько человек из народа, которые своим влиянием поддерживали честь своего класса. Среди них надо упомянуть Дазика Оглу Шупаша, наиболее выдающегося представителя черкесских «токавов», земледельцев — подлинный патриот, сердечный и гостеприимный хозяин, твердый в своих привычках, учтивый в манерах, скрупулезно опрятный в одежде и снаряжении; в таком состоянии совершенства были не только его личные вещи; как всякий хозяйственный «токав», он содержал также в прекрасном состоянии свою лошадь и лошадиную сбрую. Среди зимы, так же как и летом, мы находили у него самый сердечный прием, причем весь дом шел ходуном, и хотя ему уже стукнуло семьдесят, он выскакивал зимой на снег, чтобы встретить нас со всеми удобствами. Строгое соблюдение всех церемоний, обычаев и обрядов, что является целью воспитания под наблюдением «аталыка» (atalik), делали его образцовым «охотничьим псом» в стране; наряду с этим его изысканная любезность, веселость, молодость души делали его наиболее выдающимся образцом. Редко случалось, чтобы его в компании всадников не признавали по общему молчаливому согласию предводителем; и когда в позапрошлом году русские во время очередного набега сожгли его дом и увели его скот, ему более чем компенсировали утрату благодаря усердию и добровольным взносам его друзей.
Еще одним человеком из народа, известным среди натухаев, был Хасс Демир. Для Черкесии он был обладателем значительного состояния; то есть, он имел три или четыре тысячи овец, двести или триста голов крупного рогатого скота и несколько дюжин рабов. Он пользовался также репутацией мудрого человека; и хотя мы бы не сочли холодные, манеры и важный вид убедительным подтверждением его достоинств, у его соотечественников, несомненно, были веские причины для такого мнения. Что касается его гостеприимства, хотя и несколько показного, мы охотно готовы выступить свидетелями. Он действительно был, как его охарактеризовал бы Осман, «человек с сорока столами».
Наконец, в числе натухайских дворян я не могу пропустить нашего любезного друга Чорук Оглу. По правде говоря, его розовые лоснящиеся щеки, благодушный взор и довольно-таки полная фигура, которую даже самый туго затянутый пояс с трудом доводил до общепринятых размеров, делали его похожим скорее на веселого собутыльника, чем на хорошо закаленного воина; однако широта взглядов, твердость и здравый смысл, которые позволили бы ему подняться в высшие слои, общества в более мирные времена и в более мирных условиях, даже здесь ценились должным образом. Его занятия, хотя и несколько меркантильные — он был одним из самых процветающих торговцев в Черкесии, — вовсе не мешали этому добродушному человеку ходить вооруженным до зубов и принимать участие, подобно остальным, в баталиях.
Присутствие по этому случаю вождей и старейшин от шапсугов, хотя эта область более могущественная и населенная по сравнению с натухаями, было менее представительным как по числу, так и по значимости. Причиной этому служила в большей мере экспатриация клана абатов, которые ранее играли такую же ведущую роль среди шапсугов, как чипаку среди натухаев; покинув родные места, абаты на новом месте приобрели почти такое же влияние, каким они ранее пользовались в своей собственной провинции. «Токавы», или земледельцы, которые изгнали их и которые раньше так рвались захватить принадлежавшую им власть, теперь не могли избрать в своей среде того, кто пользовался бы у них таким же авторитетом. Даже Хорос Оглу Амеерз, наиболее выдающийся из них, помимо того, что находился под подозрением в нечестности, чувствовал, что ему не хватает авторитета, которым пользовался его противник из аристократов, чтобы руководить советом племени.
В результате этого никакие общие меры, направленные на общественное благо, не могли быть обсуждены или приняты, если бы их не санкционировали и не поддержали своим присутствием чипаку. В области были два дворянина, которые, хотя и происходили из менее известных родов, однако имели значительное влияние, однако ни один из них не присутствовал на совете; это были известный Хаджи Буз Бег, который, будучи знаменитым воином, никогда не вмешивался в дела совета, и Шахин Гери, уздень, пользовавшийся большим уважением, но бывший во вражде с Шамиз Беем, а потому, во избежание личного столкновения, вынужденный отсутствовать на совете....
Со стороны шапсугов на совете присутствовали только «токавы», и их возглавлял, как я уже говорил, Амеерз. Помимо него, здесь был и почтенно выглядевший человек по имени Нассва, который был самым знаменитым оратором провинции — у него был в совершенстве развит «tatlu dil», «сладкий язык»; я, разумеется, не берусь судить о его медоточивости, поскольку не знаю языка; но если судить по невероятному количеству того, что старик говорил на совете ore rotundo и полуприкрыв глаза, можно предположить, что он ограбил половину пчелиных ульев племени шапсугов. Вопреки наставлениям Демосфена, он использовал очень мало жестов и его речь текла так же легко и монотонно, как соседний ручей; оно, действительно, так и казалось — что раз начав, он никогда не закончит.
Заседания совета продолжались четыре или пять дней, в течение которых мы все время меняли нашу резиденцию, постепенно спускаясь с одной зеленой террасы на другую вдоль течения Адхенкума. Столь большое число людей, собравшихся в одном месте, было, по причине отсутствия каких бы то ни было общественных фондов на эти цели, слишком обременительным для тех, кто их содержал, поэтому нет ничего удивительного в том, что они старались облегчить это нелегкое бремя, меняя настолько часто, насколько это было возможно, те плечи, на которые оно ложилось...
...Ограда вокруг участка земли является здесь единственным удостоверением на право собственности; однажды покинутый участок превращается в общественный фонд и может стать собственностью на тех же условиях любого, кто пожелает его обрабатывать. Черкесы вообще не понимают, как, за исключением непосредственного использования, кто-либо может предъявлять исключительные права на землю; для них все элементы общие — земля и воздух, огонь и вода — и любой из них можно иметь в необходимом количестве без каких-либо ограничений. Собственность здесь составляют руки, используемые для обработки земли, скот и получаемый продукт. Их представления о собственности, очевидно, указывают на их происхождение с времен кочевого образа жизни. Правда, у них дома, а не кибитки, но их архитектура самая простая и единообразная — простейшие клетки из плетеных прутьев, обмазанные глиной, такие же по своему строению и материалу, какие они делали в течение веков; доказательство, если этот факт требует каких-то доказательств того, что их обитатели редко подолгу проживают на одном месте, ибо в противном случае они бы пришли к мысли о необходимости усовершенствовать свое жилище. Во всех домах, где мы останавливались, мы встречали любезное и гостеприимное обращение. Правда, мы делали подарки, но нам говорили, что они вовсе не обязательны и что таким образом мы даже прививаем дурные привычки жителям страны. С другой стороны, мы редко сталкивались с тем, чтобы эти подарки отклонялись; а в некоторых случаях у нас их просили довольно настойчиво. Особенно примечателен в этом отношении один человек, чья низость и попрошайничество были оскорбительны для нас; это был Калабут Оглу Хатукой Бей, недостойный член рода чипаку.
Цель, ради которой я представляю его, — дать читателю некоторое представление о неприятной разновидности людей, которые могут процветать только при порядках, существующих на Кавказе. Как может догадаться читатель, эти порядки берут свое происхождение из духа безграничного гостеприимства и проявляемого при этом решительного презрения к материальным благам. Невозможно, чтобы при подобных обстоятельствах человек мог разбогатеть, поскольку неимущий считает себя вправе почти требовать вспомоществования от своего более удачливого собрата, и предполагается, что человек; про которого известно, что он имеет лишнюю пару обуви или рубашку, должен поделиться ими в пользу голого и босого. Насколько черкесы пунктуальны во многих других отношениях, настолько они бесцеремонны в отношении собственности, даже наоборот, считают своим долгом брать и давать с равным безразличием. Подобная система с неизбежностью должна способствовать сохранению вещей в примитивном состоянии и не может нормально сосуществовать с денежным обращением; она также позволяет лентяю и бездельнику пользоваться плодами чужих промыслов и предприятий, что в значительной мере является препятствием для их развития, вырождаясь для некоторых в источник дохода путем попрошайничества...
|